На самом деле определять Dead Space только лишь как научно-фантастический survival horror было бы неправильно. В ней есть что-то от переложенной на новый лад истории Робинзона Крузо, пытавшегося выжить в одиночку — и не сойти с ума. Крузо попадает на необитаемый остров, Айзек Кларк (названный так, вероятно, в честь Азимова и собственно Артура Кларка) — на гибнущий корабль, полный скользкой, хлюпающей, стонущей темноты. Борются они с разным, но выживают благодаря одному и тому же. Обличенный в литературную форму сюжет DS мог бы стать гениальным психологическим романом о том, как человек выдерживает столкновение с «мертвым космосом». Короче, круто. На любителя — но я любитель.
Серьезных претензий к игре у меня две.
Во-первых, десять часов — это много. Можно было уложиться в пять-шесть: сюжету это пошло бы на пользу, а игрок не устал бы заниматься монотонным инженерным трудом типа «принеси — вставь — почини — найди». С другой стороны, за десять часов можно свихнуться с Айзеком заодно, и это плюс, а не минус.
Во-вторых, и это самое главное, кто придумал, что в конце Айзек непременно должен снять шлем? С первых минут я представляла под ним совершенно другое лицо. И уж коли ты не вышел рожей — носи-ка маску до конца своих дней, мой дорогой! Нет, ну серьезно, зачем рожа герою, который за всю игру не произнес ни слова?
Кто-то в самом деле хочет знать, как выглядит Тали? Really? Я полюбила Айзека, прикипела к нему — и потому в данный момент страстно желаю стереть из памяти явившуюся мне поношенную рожу. Концентрация этого слова, «рожа», в посте несколько повышена, но я не очень люблю, когда в половине шестого утра мне портят шикарные концовки. Это не мой Айзек!
Впрочем, после того, как в начале второй части он заговорил (преимущественно ругательствами), вряд ли мне удастся позабыть его светлый и мужественный, но несколько бомжеватый лик. Не уверена даже, что мне нравится активное вмешательство Айзека в разговоры. Да, странно, что он не отвечал ни Хэммонду, ни Кендре, ни даже Николь, но разве мы можем быть уверены, что происходило на самом деле, а что — только в его воображении?