О май гад, только сейчас дошло, о какой farm-girl говорит азари-пациентка на Цитадели! Меня и так-то тряхнул тот диалог с Джокером, с нашим бесстрашным и неуязвимым пилотом, у которого впервые за три части откровенно не выдерживают нервы, а теперь… Ох.
Вообще война прекрасно показана именно мелкими разговорами. И мне показалось — удивительное дело — что примеров благородства и доброты в них больше, чем желания нажиться на чужой беде. Беда не чужая. Она — общая. Взять, например, девушку, которая продала любимую машину, чтобы купить высококлассную броню своему другу-саларианцу. Как они познакомились и подружились, что их связывает? Совершенно неважно. Кто человек, а кто саларианец, тоже не имеет значения. Это даже не позиционируется как жертва. Просто так — должно — быть. Просто так обрушивается на людей война: незатейливо, спокойно, будто ничего особенного и не происходит. Но ты знаешь, что должен сделать хоть что-то, и делаешь по мере сил. Взять ту же благородную контрабандистку из «Чистилища», которая возвращает меня воспоминаниями к «Светлячку»…
Где-то там, на просторах Галактики, сражается с хасками моя саларианка Нерис. А может быть, помогает строить Горн? Она умная девочка. Ты ведь умная девочка, Нерис? И храбрая?
Про Джокера и Хакетта, а еще — про семьи.«…сейчас ты волнуешься сильнее, чем во время Скиллианского блица. Сильнее, чем на Торфане, где твой отряд пропустили через мясорубку. Когда я в прошлый раз говорил с Андерсоном, он велел мне заботиться о тебе. Мужик, возглавляющий сопротивление — это на Земле-то! — о тебе беспокоится. Я обязан помочь».
Датчики не врут. Шепард не волнуется, нет, но ее колотит адреналин, чувство, что она если не проиграла, то вот-вот проиграет. Хо-хо, это был интересный ход — показать, как впервые наш бравый коммандер терпит поражение. Тут-то и вылезает комплекс отличника, последствие безукоризненного послужного списка и бесчисленных наград. Но Элизабет справится. Ей, признаться, не так уж нужна помощь — ярость и адреналин всегда были «чертовски хорошим анестетиком». Но и мне, и ей удивительно слышать, как заботятся о ней и Джефф, и Андерсон — через посредничество первого… Так и Кайдену, по моим представлениям, наказывают присматривать за Шепард Тейн и Хакетт. Про Тейна я уже писала, а вот адмирал… Между ним и Элизабет до сих пор не растаял лед после событий на Нонуэле. Оба слишком горды и упрямы. Я понимаю, это хэдканон чистой воды, но та их давняя ссора так ложится на события третьей части, как будто мозаике не хватало именно этого кусочка.
Они и не помирятся — до самого конца.
Элизабет справится. Она всегда справляется. Ей и терять-то особо некого на этой войне. А кто позаботится о тебе, Джефф?
Когда-то на Типтри веснушчатая девчонка Хилари пятнадцати лет от роду со смехом запрокидывала голову, смотрела в синее небо и мечтала о том, как покорит его, став пилотом. Ветер полоскал каштановые с рыжинкой волосы, словно флаг.
Небо ее не дождется.
Как и мать Кайдена не дождется с войны мужа. Элизабет когда-нибудь попросит его: расскажи… И Кайден расскажет что-нибудь хорошее. Про то, например, как они с отцом ходили в горы или мастерили кораблики. Но обязательно — хорошее.
Помните, как СУЗИ говорит, что в лагерях на Земле Жнецы откладывают уничтожение тех пленников, которые сообщают им о готовящихся побегах? Я бы хотела верить, что папенька Элизабет не из их числа. Что у него сохранились остатки воли — качества, которое так сильно в его дочери. Но мы с Лиз об этом не узнаем. Просто однажды она найдет в сводках строчку со знакомыми именем и фамилией, вот и всё.
Больше всего мне жалко Хилари, Колючку-Хилари, которая мечтала пойти по стопам брата. Ведь это — прозвище, и детская мечта, и крупными мазками сделанный портрет — уже говорит о ней очень многое, правда?
Да, так и обрушивается на людей война — будто ничего особенного не происходит… Ты делаешь всё, что можешь, а потом тебя приканчивает постепенно двигающаяся умом азари, боясь, что случайно вырвавшийся всхлип привлечет внимание хасков.
Хилари-Хилари, ты видела в последний раз небо сквозь щель в завале…
Простите, я очень много пишу, но у меня слишком много слов, больше, чем когда-либо. Я бы облекла их во что-то художественное, но не могу, все силы отданы диплому… Поэтому черкаю просто так, наскоро, лишь бы не забыть.