Это первая половина. Или треть. Как пойдет.
Очень стараюсь, но кажется, получается хуйня.
Название: Каллиграфия
Фандом: Saints Row
Автор: Feuille Morte при моральной поддержке Dark Star
Рейтинг: R за ругательства, насилие, наркотики и прочий рок-н-ролл
Персонажи и пейринги: фем!босс Лесли Купер, правая рука фем!босса Тельма Янг, Джонни Гэт, Шонди, Пирс; мистер Вонг, Дейн Фогель, Трой Бредшоу; из пейрингов — немного Фогель/Тельма и немного же слэша с новыми мужскими персонажами (оппа, никто не ждал... но говоря откровенно — в первой половине пейрингов нет)
Жанр: сомнительная романтизация гангстерской бытовухи
Аннотация: в славном городе Стилуотере, что стоит на берегу беспокойного океана в штате Мичиган, живут хорошие люди… А по соседству с ними — не очень хорошие.
I
I
В жизни Троя Бредшоу — капитана полиции, героя ежевечерних новостей и просто хорошего человека — разыгралась нешуточная драма.
За окном лил дождь. Почтенные старушки перед церковью поговаривали, что господь в наказание за грехи обрушил на Стилуотер потоп, но видно, слишком много грязи скопилось в этом городишке, и даже господу оказалось не под силу добела отмыть пропащие душонки его обитателей. Улицы не просыхали уже неделю. Полицейские, измучившись в ожидании мало-мальски яркого луча, каждое утро начинали с прогноза погоды по шестому каналу и втихомолку советовали друг другу не попадаться капитану Бредшоу на глаза. Его склонность к осенней хандре была широко известна, поэтому в ненастные дни подчиненные крались по коридорам департамента тихо, будто мыши, и прятали самые скверные отчеты подальше от начальственного ока. Настроение капитана, тем не менее, не улучшалось. Тучи, собравшиеся в его душе, ничуть не уступали — ни размерами, ни цветом — тем тучам, что примостили тяжелые брюхи на крыши многоэтажек.
Жизнь, доказывая свое прогнившее чувство юмора, каждый день готовила Трою новые каверзы. Если смена начиналась с поджога или воспитательной беседы с пташкой, попавшей в ловко расставленные силки сутенера, заканчивалась она тремя убийствами, пятью вооруженными ограблениями и по меньшей мере одной погоней. Иногда Трой думал, что впору не преступников сажать в тюрьму, а честных людей, чтобы там, за неприступными стенами на острове Сан-Марко, они почувствовали себя в безопасности. Тех, кто мог похвастать чистыми руками и незапятнанной совестью, в Стилуотере осталось мало: впору их держать за решеткой, как редких зверей в зоопарке.
Прочие же обитатели города, от уличных бандитов до честных бизнесменов, были набиты дерьмом, как мешки картошкой.
Субботним вечером, под конец рабочего дня, жизнь гнусно усмехнулась снова — и привела одного такого бизнесмена на порог полицейского департамента. Откинувшись в кресле напротив Троя, он вытянул длинные ноги в безупречно отглаженных брюках и затянул светскую беседу сладко-сладко, как соловей песенку. Трой безуспешно пытался изобразить вежливую улыбку, но она прокисала немедля, как молоко на жаре. После партии в теннис, состоявшейся в прошлый вторник, препротивно ныла левая рука. Крупинки кофе поскрипывали на зубах. Расточая медовые речи, нежданный визитер буравил капитана взглядом — глаза у него были холодные, серые, птичьи.
Трой звякнул чашкой, тяжело вздохнул. Почесал усы, кустившиеся под носом. Поклялся — в пятнадцатый раз — никогда больше не принимать участие в светских раутах Моники Хьюз, будь трижды неладен ее теннисный корт.
Капли настырно барабанили о жестяной навес, выводя приевшийся мотивчик. Дейн Фогель, неизменно элегантный и непозволительно тощий, взял из сахарницы два куска рафинада и принялся размешивать их ложечкой. Она звенела о стенки дешевой керамической чашки с надписью «За отличную службу». Трой ненавидел этот звук, но еще сильнее возненавидел презрительную мину, скорченную Фогелем после первого глотка. Большой знаток хорошего капучино, тот скривился и снова потянулся к сахарнице. Может себе это позволить, подумал Трой, и с болью взглянул на недоеденный пончик в шоколадной глазури.
Дилемма, отравлявшая его жизнь, казалась неразрешимой.
На одной чаше весов была изумительная, свежайшая выпечка из соседней кондитерской. Пончики в сахарной пудре, пончики в карамельной крошке, пончики с клубничным вареньем, воздушные эклеры, наконец, крендельки с заварным кремом… Не еда — произведение искусства. Амброзия. Лекарство, которое действовало на его изможденные нервы лучше, чем «Прозак». Другую чашу весов, однако, оттягивали вниз упреки жены, угрызения совести и воспоминания о брючном ремне, где не хватало места для новых дырок.
Трой еще раз посмотрел на своего собеседника. Потом — на отчет о деятельности «Святых», лежащий поперек клавиатуры.
И скрепя сердце отложил пончик на блюдце.
— Мистер Фогель, — сказал он, вытирая жирные пальцы салфеткой. — Вынужден напомнить, что у вас самого рыльце в пушку. А участок — это вам не церковь, я индульгенций не раздаю…
— Даже за большие деньги? — вежливо улыбнулся мистер Фогель. — В таком случае честь и хвала нашей неподкупной полиции. Раньше не замечал, чтобы вы и ваши коллеги так рьяно пеклись о соблюдении устава. Разрешите поинтересоваться… Как вы думаете, капитан Бредшоу, почему я здесь?
— Сотрудничество со «Святыми» — одно из немногих пятен на безупречной репутации вашей драгоценной конторы, — усмехнулся в усы Трой. — Естественно, вы душу дьяволу продать готовы, чтобы это пятно исчезло.
— Нет, капитан. Не угадали. Какие бы мотивы вы мне ни приписывали, я здесь по той же причине, что и вы. В конце концов, мы с вами — очень хорошие люди.
II
II
Джонни Гэт шагнул за порог «Глупой медузы», покачивая на ходу серебряным чемоданчиком. Официанты, знавшие его одиозную фигуру по сводкам вечерних новостей, не сомневались: внутри на бархатном ложе ждет своего часа винтовка в обрамлении дюжины одинаковых, точно виноградинки, патронов для ежевечернего убийства, без которого первый лейтенант «Святых» не может заснуть, как малой ребенок — без стакана молока. В спину мистеру Гэту подслеповато щурился город — черный, продрогший от осенней стужи. Свет на крыльце не горел. Огни многоэтажек бронзовыми бликами рассыпались по лужам, рябым от дождя и цветным от бензиновых пленок.
Оставив позади обманчиво спокойный Стилуотер, мистер Гэт миновал темные коридоры, неслышно ступая по ковровой дорожке и одним своим присутствием наводя ужас на обслуживающий персонал, притаившийся в полумраке с подношением из свежих устриц, рассыпчатой икры и крошечных, на один зубок, тарталеток.
Наконец опасный гость отправил в рот ломтик плесневелого сыра, подхваченного с гигантского блюда, и вошел в зал. Над грядой бутылок, высившихся у дальней стены, проплывала сотканная из светодиодов медуза. Низкая лампа покачивалась в клубах дыма, напоминая луну среди туч, и бросала отсветы на женскую фигуру рядом с бильярдным столом. Несмотря на поздний час, как нельзя более подходящий для гуляний и увеселений, бар пустовал: сегодня он, всегда гостеприимно открывающий двери преступникам и негодяям всех мастей, приютил под своей крышей лишь одну заблудшую душу.
— Ну, с праздничком тебя, Купер, — осклабился мистер Гэт, отряхивая с воротника морось.
Лесли Купер, глава банды «Святых», лучший друг мистера Гэта и заклятый враг каждого полицейского от простого констебля до капитана Троя Бредшоу собственной персоной, закончила натирать кий мелом и облокотилась на лакированный бортик из красного дерева, высчитывая траекторию следующего удара.
— Где вас черти носят, тебя и Янг?
— Да вот, подарочек тебе искал, — ответствовал мистер Гэт, демонстрируя бутыль односолодового виски. — Пятьдесят лет это сокровище пылилось в подвале какого-то толстосума, язвенника и трезвенника. Цени, босс.
Рыжая барменша Мари, за последние два года выслушавшая тысячу и одну пьяную исповедь местных криминальных авторитетов в целом и мистера Гэта в частности, сняла с полки портвейн, вонзила штопор в тонкое журавлиное горлышко и повернулась к посетителям с лисьей улыбкой:
— Чтобы Джонни Гэт заявился с подарком — это небывалое дело. Впервые вижу. Можно узнать, что вы празднуете, мэм?
«Мэм» загнала лиловый шар в лузу и довольно ухмыльнулась:
— Похороны.
III
III
— Я взгляну, не возражаете?..
Мистер Фогель потянулся к папке, лежащей справа от коробки с пончиками, и развязал тесьму. Черно-белые и цветные фотографии, больше подходившие семейному альбому, нежели криминальной хронике, посыпались на пол. Некоторые из них выглядели свежими, другие — довольно старыми: например, чуть смазанный полароидный снимок, запечатлевший высокую темнокожую девушку, тогда еще безвестную Лесли Купер, вместе с молодым капитаном Бредшоу, тогда еще безвестным копом под прикрытием. Они стояли на заднем дворе церкви, по соседству с какой-то могилой — тоже безвестной, и Бредшоу чиркал зажигалкой у напарницы под носом, пытаясь подпалить сигарету. Он был килограммов на тридцать легче, а вместо похожих на мертвую гусеницу усов носил аккуратную бородку, поэтому казалась, что фотография сделана целую вечность назад. Фогель убрал ее с глаз долой, взялся за следующие. Симпатичная девчонка с дредами, сидя на ступеньках, балдела от самокрутки. Печально известный Джонни Гэт и куда менее, на свою беду, известный Пирс Вашингтон играли в городки на автостоянке. Какому-то желторотому новичку два бугая ставили по фингалу под каждым глазом, причисляя тем самым к лику святых. Нашелся и более провокационный кадр, проливающий свет на некоторые секреты самого Дейна Фогеля: кто-то щелкнул его на плохонькую мобильную камеру в самом сердце бандитского логова, на лиловом диване, при одном воспоминании о котором зудела кожа.
— Любуетесь? Любуйтесь, — буркнул капитан Бредшоу, прихлебывая кофе. — Краса и цвет стилуотерской мафии. На каждом по смертному приговору. Убийства, наркотики, контрабанда оружия, мошенничество, сутенерство…
— А что же наша доблестная полиция дремлет?
— Всех за решетку не пересажаешь.
Более достойного ответа капитан придумать не смог, поэтому наконец капитулировал в своем молчаливом сражении с пончиком и обмакнул его в остатки кофейной жижи, плескавшейся на дне картонного стаканчика. Фогель и сам прекрасно знал, почему полиция до сих пор не изловила Лесли Купер и не поджарила Джонни Гэта на электрическом стуле. Порой «Святые» походили на великанов, играющих в песочнице, но бизнесом они заправляли уверенно, как настоящие гангстеры: комар носа не подточит. Разговоры о них ходили всякие. Поговаривали, будто Лесли Купер отрезала голову мистеру Саншайну и швырнула ее на конвейер, где изготавливались мясные консервы (вскоре «Стилуотер ньюс» опубликовала на последней странице, рядом с кроссвордом, интервью со старушкой, нашедшей в банке с говяжьим фаршем человеческое ухо). Вскоре после этого Купер, если верить очевидцам, живьем похоронила Акуджи-младшего в чужом гробу, а старшего заставила кричать в телефонную трубку до тех пор, пока он не издох на радость своему старому приятелю мистеру Вонгу. Неделю назад к списку злодейств добавилось новое: по ее вине главарь «Братства», последней из банд, некогда заправлявших городом, во время дерби расплющил всмятку машину со своей подружкой Джессикой, после чего три дня глушил скотч в самом дешевом баре города, на четвертый сделал себе новую татуировку, а на пятый при невыясненных обстоятельствах получил пулю в лоб. Эти слухи, передаваясь из уст в уста, обрастали новыми подробностями и будоражили умы. Но стоило делу дойти до расследования, свидетели лишь блеяли, словно овцы, отпечатки пальцев таинственным образом таяли в воздухе, а самые внимательные детективы не находили ни одной мало-мальски стоящей улики.
Впрочем, Фогель не требовал от полиции невозможного, тем более что полицейские в страхе бежали со службы, будто крысы — с тонущего корабля.
— Знаете, какой принцип я всегда соблюдал в работе? Разделяй и властвуй, — сказал Фогель, тасуя стопку фотографий, точно опытный шулер — карточную колоду. — Если три собаки дерутся за мясо, они не урвут ни куска. Но если одна из них достаточно умна, чтобы перегрызть горло остальным, лучше пристрелить ее сразу… Пока эта паршивая псина не проголодалась снова.
— Чего же вы сами, мистер Фогель, не пристрелили?
— Слушайте, давайте начистоту. Не будем ходить вокруг да около. В городе творится черт знает что. В любой момент добропорядочного гражданина могут за шкирку выкинуть из машины или огреть битой… Причем на глазах какого-нибудь ротозея-сержанта. Пора вернуть стилуотерской полиции престиж и уважение общественности. А вам после стольких лет упорной работы не помешает какой-нибудь орден из рук нашей многоуважаемой Моники Хьюз. Поэтому я предлагаю оружие, деньги, ресурсы… В обмен на то, что вы подергаете за нужные ниточки. Тряхнете своих агентов. Нет ничего сложного в том, чтобы пристрелить бешеную псину, капитан. Куда сложнее загнать ее в угол.
Многие фотографии хранились в папке Троя не столько из рациональных, казалось, сколько из сентиментальных соображений. Это были не улики и не вещественные доказательства, а разрозненные фрагменты чужих жизней — причудливый калейдоскоп, в преломлении которого убийцы казались такими же обыкновенными людьми, как и те, кого они убивали. Фогель едва не вмешал в колоду очередную карточку, оказавшуюся сверху стопки, но что-то его остановило. Неведомый фотограф запечатлел на черно-белой зернистой пленке, как босс «Святых» на пустыре, поросшем бурьяном, играет в баскетбол со своим четвертым лейтенантом, ныне покойным Карлосом Мендозой. Купер в стремительном рывке обошла его справа и забила мяч, на мгновение повиснув на кольце. На лице Карлоса, не успевшего разгадать обманный маневр, читалась досада. Рядом с импровизированной трибуной, у самого края фото, стояла, засунув руки в карманы, единственная болельщица — тонкая, как лист осоки, китаянка с короткой рваной стрижкой. Кажется, она смеялась.
Пока Фогель вертел снимок в руках, мысленно сравнивая эту девушку с той прелестной особой, что катала его на мотоцикле и учила пить лунцзин, Трой успел сделать несколько звонков. Он не мог отказаться от сделки с «Ультором», хотя в душе презирал корпорации не меньше, чем мафию, и на большинство бизнесменов смотрел как на скользких угрей, извивающихся в аквариуме на рыбном прилавке. Однако Фогель ни минуты не сомневался в успехе своей затеи. Как и мафия, он умел делать людям предложения, от которых невозможно отказаться.
Кофе давно остыл. За окном по-осеннему быстро сгущались сумерки, заволакивая город синевой. Наконец Трой повесил трубку и выжидательно уставился на припозднившегося гостя. Судя по последнему разговору, жена слезно молила бравого капитана поспешить домой и по дороге купить лекарство для Бредшоу-младшего, подхватившего в детском саду ветрянку.
— Думаю, мы с вами поладим, капитан, — сказал Фогель, возвращая папку на место. Из-за неудобного кресла затекла спина. Встав, он расправил складки на примявшемся костюме и направился к двери. Трой кисло улыбался, будто желал ему провалиться прямиком в преисподнюю. — Знаете... Давно хотел задать вам один вопрос. Полгорода слышало, как вы отвечаете на него журналистам с шестого канала, но любопытно услышать, разнообразия ради, честный ответ.
— Ну, валяйте, — пожал плечами Трой, пытаясь подавить непрошеный зевок. — И катитесь уже отсюда.
— Да, понимаю: ветрянка… Так вот. Вы сами влезали в собачью шкуру. Ну и каково это, скажите? Каково быть хоть по долгу службы, но «святым»?
Усы, похожие на мертвую гусеницу, на мгновение дрогнули у капитана под носом.
— Откровенно говоря… Откровенно говоря, мистер Фогель…
— Ну же?
— Веселее, чем полицейским.
IV
IV
Тельма пришла в «Глупую медузу» последней. Она появилась на пороге зала, когда Джонни закончил раскладывать на столе фишки для техасского холдема, извлеченные из бархатной утробы таинственного чемоданчика, и потянулся за ромом. Щеки припозднившейся гостьи горели от пощечин, щедро розданных сентябрьским ветром; прическа растрепалась после мотоциклетной гонки по мостам и проспектам. Джонни залюбовался ей, как диковинным созданием из другого мира, шагнувшим вдруг из миража осенних улиц в прокуренное, хмурое нутро бара. И среди местных завсегдатаев, чьи саблезубые фото украшали главный полицейский участок, и в ряду «Святых» она всегда была словно садовый шиповник в зарослях репья и сорняков. Рубашка белее единорожьей шерсти, длинные русалочьи волосы, строгие прямоугольные очки, которые одинаково хорошо смотрелись бы на страницах модных журналов и в эротических лентах сомнительного содержания, — в общем, все выдавало не девицу из бандитского круга, а настоящую леди.
На шее у Тельмы цвела, похожая на клеймо каторжника, татуировка с геральдической лилией. По виску тянулась свежая ссадина.
— Где ты умудрилась так разукраситься? — поинтересовалась Лесли, в знак приветствия хлопнув подругу по плечу. Поморщившись, Тельма подушечками пальцев провела по запекшейся корке, цветом чуть темнее ее ногтей, и отмахнулась:
— Да пустяки. Пока в «Чистилище» ремонт, там шагу нельзя ступить, чтобы не навернуться.
— И ты так удачно упала, что ударилась — головой? — проницательно усмехнулся Джонни. Он сидел на краю бильярдного стола, с мастерством фокусника перемешивая карточную колоду. Костюм-двойка с темно-синей бабочкой, усыпанной мелкими ромашками, придавал ему сходство скорее с Безумным Шляпником, чем с джентльменом из высшего общества. — То-то мистер Вонг порадуется, на тебя глядючи.
Лесли достала из нагрудного кармана платок, смочила его ледяным виски и промокнула царапину, откинув Тельме волосы с лица. Пряди были влажные от дождя: та опять мчала по городу без шлема.
— Мистер Вонг, — сказала Лесли, — может засунуть свое мнение в задницу.
— Только при нем не вздумай сболтнуть. Если нужно, он щебечет по-английски как пташка. Ай, Лэс, щиплет!
— А нечего было драться.
— Нечего было драться так плохо, — поддел Джонни.
Тельма отмахнулась и шлепнула на стол тяжелую, словно ежеквартальная подшивка «Стилуотер таймс», папку. Пока Гэт вертел виниловые пластинки, придирчиво выбирая, какую из них положить под иглу проигрывателя, Лесли мельком пролистала бумаги:
— Это что за макулатура?
— Это то, как на бумаге, мой дорогой босс, выглядит твое состояние.
— Ну и сколько?
Тельма назвала цифру. Джонни присвистнул:
— В квартал?
— В месяц.
— У-у-у. Когда-то мы, Купер, после очередной заварушки просто вываливали деньги из мешка на стол, помнишь? — с ностальгией протянул Джонни и шлепнул на электрофон пластинку с замшелым джазом, который был записан за полвека до того, как они трое появились на свет. — А теперь можем купаться в них, точно Скрудж Макдак.
— Рано радуешься, — огорчила его Тельма, открывая папку ближе к концу. — В жизни дела обстоят не так хорошо, как на бумаге. Это всё, что досталось нам от «Ронинов», «Детей Самеди» и «Братства». Их лаборатории, склады, сырье, да еще наши собственные… Но у нас нет сети, чтобы распространять столько товара, и если даже вы с Лесли эту сеть построите, нет столько ресурсов, чтобы отмыть выручку. Я не дядюшка Скрудж.
— Будет тебе сеть, Тель, — уверила ее Лесли, звеня льдом на дне опустошенного в один залп стакана. — Спасибо китайской мафии и мистеру Вонгу, будет.
— Или сеть, или пуля промеж глаз, но что-нибудь будет обязательно, — откликнулся Джонни.
V
V
Мистер Вонг считал себя человеком привычки. Смельчак, решивший потревожить его во время ежеутренней чайной церемонии, рисковал не сносить головы. Кухарка, пересолившая утку, могла поплатиться работой. Кроме того, мистер Вонг носил традиционную китайскую одежду, никогда не изменял любимому фасону шляпы и почти не появлялся на публике без переводчика, коих за годы жизни в Штатах сменил восемь. Все они походили друг на друга, точно братья. Благодаря этому мистер Вонг, избавленный от необходимости привыкать к чужому лицу, осваивался с новым слугой еще до того, как труп слуги предыдущего вылавливали из реки. О том, сколь сильно старый китаец не любил менять заведенные порядки, ходила молва. Его жизнь была соткана из них, словно шелковое полотно из тысяч и тысяч нитей.
Лишь в последние полгода мистер Вонг, немало удивляя окружающих и себя самого, завел новый обычай. Если раньше по средам и субботам он полировал мечи из своей коллекции, то теперь взял за правило навещать приятеля в маленькой забегаловке на окраине Чайна-тауна. Ее луноликий хозяин неизменно встречал гостя чаем и домашними пряниками. Фишки для го лежали в деревянных чашах, как чечевица в горшках.
— Мой дед говорил, что долгий осенний вечер — самое лучшее время для го, — вспомнил мистер Вонг во время очередного визита, разглядывая рисунок чаинок на дне пиалы. — Он был большой мастак по этой части. Других достоинств у него не водилось, и бабка до самой смерти жаловалась, что он протер за игрой все штаны, хотя семье не хватало на мешок риса… Иначе как «старым чурбаном» его не называла. Он все кивал, кивал, смиренно выслушивал обвинения… и перекатывал в руке фишки. В жизни каждого человека, любил повторять он, наступает время, когда поздно уж заниматься чем-то еще, кроме игры в го.
Собеседник кивнул, соглашаясь. По комнате разливался тягучий и нежный запах лунцзина.
На войне, слушая напев снарядов, мистер Вонг пообещал себе, что потом, когда буря уляжется, он уйдет в отставку. Отрешившись от мирских забот и спрятав ружье в чулан, он заживет жизнью честного человека, обзаведется женой и, поднакопив деньжат, откроет вместе с ней маленькую чайную в далекой гостеприимной стране. Нет ничего важнее, говорил ему дед, чем занятие для души. Одному предначертано разливать чай и выращивать розы, другому — рисовать гравюры, третьему — играть в го, и сопротивляться этому бессмысленно. Но судьба начертила его линию жизни по-своему. В течение многих лет для души и для дела мистер Вонг занимался тем же, чем в армии. Он убивал. Он убивал так часто, так умело, с таким пристрастием, что некогда было вспоминать о стародавнем обещании. Управление триадой стало единственным искусством, его занимавшим. Сменяли друг друга жены, годы, цифры на банковскому счету. Данная в молодости клятва не приходила мистеру Вонгу на память, пока однажды утром он не увидел в зеркале старика, скоблящего бритвой сухую и прозрачную кожу. Старость сделалась его постоянной спутницей; любимое дело из искусства превратилось в ремесло.
Так в семьдесят два года мистер Вонг оставил пост в триаде, передал бразды правления племяннику и ушел на покой. Денег на его счету скопилось столько, что можно было купить половину Поднебесной. Мистер Вонг купил захудалую забегаловку на окраине китайского квартала и успокоился на этом.
— Цай Лин постоянно твердил: мол, на пенсии тебе будет скучно, дядюшка. Всю жизнь при делах, а теперь что? Беспокоиться о посетителе, который отравился несвежим роллом с яйцом? Раздумывать, какие сорта чая заказать на следующий месяц? Но в моем возрасте о более серьезных вещах волноваться вредно. Дед прожил девяносто три года — и дольше прожил бы, не стукни его рассерженный сосед глиняным горшком по башке… А бабка отправилась к праотцам на двадцать лет раньше. Нервы у нее пошаливали.
Его собеседник согласно покивал и положил на поле фишку — белую и гладкую, словно камушек, вынесенный на берег приливом. Взяв паузу для обдумывания следующего хода, мистер Вонг потянулся к чайнику, над которым поднималось облако пара. Дремавший под столом пес встрепенулся, широко зевнул и положил голову гостю на колени. От него пахло печеньем, которое готовила молодая хозяйка.
— Хорошая у вас псина, беспородная и верная. Уж я в собаках кое-что понимаю… За восемьдесят лет я сменил несколько имен, двух спутниц жизни и четыре страны, но собака у меня была одна. Ротвейлер по имени Сэди. За недолгую собачью жизнь Сэди проиграла бой всего один раз, когда на арену выпустили бешеного питбуля, который в два счета раздробил ей лапу. После этого хозяин решил ее пристрелить, потому что на арену хромую суку не выпустишь, а значит, денег она не принесет — одни убытки… Я выкупил ее, выходил, до сих пор не знаю — почему. Сэди после этого прожила еще двенадцать лет. Всем собакам была собака, поумнее многих людей и уж точно умнее моего драгоценного племянника. Нет, не такому человеку я хотел оставить свое предприятие… Сестра продолжала баловать его пряниками, когда пора было браться за кнут. Я с самого начала говорил, что толку из этого не будет… А собака, в отличие от человека, всегда знает, на чьей шее надо сжать зубы, какую шавку припугнуть, какую — загрызть. Она осторожно выбирает друзей и сразу чует врагов. В нашем бизнесе без этого пропадешь, конкуренты сожрут.
Поцокав языком, собеседник поинтересовался, каким бизнесом Вонг занимался до пенсии.
— Скучнейшая работа, — пожал плечами тот. — Предметы первой необходимости прямиком из Гонконга. Золотая жила. На импорте китайских товаров в США легко заработать миллионы юаней. Вот в чем беда Цай Лина, понимаете? В отличие от меня, он удовлетворился бы и одним миллионом… Ну а что ваша дочка, мистер Янг, ваша Цзяо, — чем она зарабатывает на жизнь?
Мистер Янг задумчиво положил еще одну фишку, поднял голову и оглянулся на фотографию в рамке, запечатлевшую юную Цзяо, свет этого дома и лотос его сердца. Стоя на колченогой табуретке, она протягивала снятый со стены бумажный фонарь своей подруге — в будущем известной стилуотерской бандитке Лесли Купер, подопечной Джулиуса Литтла и верной помощнице самого мистера Вонга: такой же умной, как его сука Сэди, и такой же злющей. В отличие от преданных подхалимов или безмолвных профессионалов, которым он поручал самые гнилые дела, Купер за словом в карман не лезла, не чуралась нарушать приказы — и всегда оказывалась права. Впрочем, за последние годы она вымахала в важную птицу, нахрапом прибрала к рукам почти весь город и уже не опускалась до копошения в чужих заботах: с таким оборотом кокаина хватало собственных. Мистер Вонг уважал ее достижения. Не меньше ценил и прославленную американскую хватку.
Но как любой порядочный семьянин, в первую очередь он оберегал собственное наследие, ненадежно покоящееся в руках племянника, а это означало, что всей верхушке «Святых» триада уже подписала приговор.
— И как только выпускницу экономического факультета занесло в мир литературы?.. Впрочем, я слышал, что переводы с китайского сейчас хорошо оплачиваются. Славное занятие для славной молодой девушки. Надеюсь, она хоть навещать вас не забывает?
Мистер Янг горячо кинулся на ее защиту. Впрочем, все здесь говорило о том, что дочь окружила отца любовью: коллекция дорогого чая на полках, новехонькая бытовая техника, ломящийся от деликатесов холодильник… И в самом деле неплохо зарабатывают нынче переводчики с китайского, усмехнулся про себя мистер Вонг, особенно под крылышком «Святых».
Он погрузил в чай рассыпчатое домашнее печенье — более твердой пищи уже не выдерживали зубы. По сравнению с ним улыбчивый и луноликий мистер Янг был еще очень молод. Смерть дочери прорезала бы на его румяных щеках морщины, иссушила блестящие глаза. Но, скорее, раньше не выдержало бы сердце. При мысли об этом мистер Вонг вздохнул. Подобное развитие событий казалось ему на редкость неблагоприятным: в китайском квартале, как ни удивительно, хорошие игроки в го встречались редко.
Пока он предавался размышлениям, хозяин дома сделал очередной ход — и выиграл. Третий раз за неделю мистер Вонг обнаружил, что положение его безвыходно, и вынужден был развести руками: сдаюсь. Простой лапшичник, всю жизнь посвятивший кухонным делам, без особого труда обходил его, старого гангстера, словно ведал некое тайное искусство. Казалось, он кладет камни на поле столь же непринужденно и бездумно, как овощи в салатницу. Мистер Вонг задумчиво пожевал губы. Лишиться приятного собеседника — невелика беда. Лишиться умелого партнера по игре намного хуже. Старость без го, пожалуй, покажется скучнейшей из вечностей.
— Благодарю… Нет-нет, спасибо, сахара не нужно. Еще одну партию, если не возражаете?.. Но сперва я должен сделать важный звонок. Наш разговор навел меня на одну интересную мысль…
Ненадолго воцарилось молчание. Мистер Янг принялся раскладывать камни по резным чашам, похожим на тыквы. В прозрачном чайнике на краю стола распускался диковинный пурпурный цветок, насквозь пронизанный свечением лампы. Жужжала, лениво колотясь о стекло, сонная осенняя муха. Мистер Вонг снова пожевал губы, на лбу его пролегла глубокая морщина. Наконец он достал телефон и набрал номер своего племянника Цай Лина.
VI
VI
Джонни оттащил Тельму от стола и крутанул в такт музыке, словно детскую игрушку-юлу. Бумаги, испещренные цифрами, взметнулись в воздух и ворохом осенних листьев легли ей под ноги.
— Нам обязательно нудить о работе, а? Для такой прелестной девчушки ты слишком много болтаешь про цифры, проценты и прочую хуету.
— А ты для убийцы с такой репутацией слишком старомоден, — сказала Тельма, повиснув у него на руке головой вниз. — Джаз, серьезно?
— И я еще думала, что вы не сойдетесь, — хмыкнула Лесли, глядя на них поверх стакана с виски. — Давай, подруга, выкладывай мне свои деловые предложения, пока этот тип не вскружил тебе голову, а я не надралась.
Пластинка, гудя старыми ритмами, медленно плыла под иглой. Тельмины каблуки вонзались в деревянный пол, отбивая жесткие такты звучащей мелодии.
— Я хочу себе «Ультор».
— А еще принца Фогеля, всю королевскую казну и полцарства в придачу, — подсказал Джонни. — Ничего себя аппетиты!
— Понимаете, мистер Гэт, в нашем обществе не стыдно быть преступником, — с улыбкой ответила Тельма, кладя руку ему на плечо. — Стыдно быть преступником с плохой репутацией. Если ты работаешь на улицах, толкаешь дурь прожженным наркоманам и не платишь налоги, на тебя смотрят косо. Если ты стоишь во главе могущественной корпорации и несешь дурь в каждую семью, как шоколадное молоко и пюре из сельдерея, тебя ставят в пример детям.
— Надо придумать свой слоган, — отозвалась Лесли с другого конца зала. Вспомнив юные годы, она пыталась скормить старомодному музыкальному автомату сплющенную крышечку от виски вместо монеты. — Такой, знаешь, чтобы всех заебал и запомнился, вроде «Всегда кока-кола».
— Жаль, мы уже не можем пойти по легкому пути и просто продавать газировку с кокаином.
— Да, Америка уже не та, — согласился Джонни. — Но можно попробовать героин в пюре из сельдерея.
— И вся наша потенциальная клиентура сторчится к совершеннолетию. Заебись идея, Гэт! — Крышечка застряла в щели: ни туда, ни сюда; Лесли с досадой пнула автомат. — Но об «Ульторе», Цзяо, об «Ульторе» я подумаю. Не нравится мне ебало Фогеля. Напрашивается он.
— Только не приноси мне его голову на блюде. Живым пригодится.
На улице бушевала непогода; по-драконьи рычал, скребясь в окна, ветер. Озаряя просторный зал, сверкнула молния, до самой реки распоров клубы черных туч. Грозный рокот осеннего шторма вплетался в рулады саксофона вместе с дрожанием стекол и треском рам. Стучали каблуки; появлялись и исчезали официанты, уставляя закусками барную стойку. Музыкальный автомат по-прежнему отвечал молчанием. Лесли принялась с подозрением изучать диковинные блюда в вазочках не больше наперстка и тарелочках вполовину меньше пепельницы, пока Джонни вел запыхавшуюся Тельму в стремительном танце, на ходу изобретая новые па, которым позавидовали бы любители танго и завсегдатаи Венского бала.
Лесли налила себе виски, ему — ром, ей — портвейн.
Три с половиной года назад, распивая с этими двумя дешевое пиво под обшарпанными сводами «Чистилища», она действительно сомневалась, что профессиональный убийца и пригожая девочка-клерк найдут общий язык. Однако товарищество их сложилось само собой, без малейшего усердия. Его мать была военнопленной, угодившей из Северной Кореи в Штаты после сражения за скалы Лианкур (или, на языке ее родины, «одинокие острова») и вышедшей замуж за американца-подполковника. Ее мать была студенткой, которую кривые тропки филологии завели в глухую провинцию восточного Китая, под своды красного терема, где жил румяный лапшичник со смешным именем Баоюй. Оба любили ночную жизнь города, громкую музыку и соленый тофу с баклажанами. Лесли не придавала этому пустячному сходству значения, подумаешь — баклажаны, пока однажды Тельма не упомянула, что они все выходные пропадали в гараже, починяя забарахливший мотоцикл и смотря «Черепашек-ниндзя». Ну и дела, подумала Лесли. И почему-то — не удивилась.
Два года назад, распивая мутный абсент под сводами уже не столь обшарпанными, они опрокидывали стаканы не чокаясь. Джонни едва вышел из больницы и оплакивал свою утраченную любовь, Тельма складывала лягушек и бабочек, выдирая листы из телефонного справочника, а Лесли смотрела в окно, на граффити «Святые» напротив входа, и думала, что растеряла все шансы довести до конца свою войну. «Ронины», «Самеди» и «Братство» считали ее соплячкой, вмешавшейся в чужую игру, и не сдавали без боя ни пяди. Прихлопнуть очередную новорожденную банду, полагали они, будет не сложнее, чем раздавить зудящего над ухом комара. Но вскоре — о, вскоре она отрезала голову мистеру Саншайну и всадила дюжину пуль в грудную клетку Генерала, а когда с первой из проблем было покончено, взялась за остальные: похоронила живьем Акуджи-младшего, отправила к праотцам его папеньку и наконец, не далее чем в прошлый вторник, помогла Маэро воссоединиться с Джессикой по ту сторону адовых врат.
Последним, в субботу, хоронили Джулиуса. Старикан перед смертью не упустил возможности помянуть все ее грехи с дотошностью исповедника, хотя стоило бы читать «Отче наш» и усерднее замаливать свои; да еще не преминул добавить, что город стал бы много счастливее, если бы психопаты вроде Лесли Купер еще во младенчестве сгнивали в гетто.
После этих слов Тельма, мирно разглядывавшая зарево церковных витражей, наотмашь ударила его по лицу.
— Цзяо, на, держи свой портвейн. Джонни — ром. За нас, ребята! Мы охуенные.
Наблюдать хрусткую, как лед, Тельмину ярость было приятно, а спустить курок — приятнее вдвойне.
Этот выстрел поставил точку в истории затянувшейся битвы, которую Лесли без продыху вела много лет. Теперь она могла делить Стилуотер на лакомые кусочки, примериваясь к нему ножом, словно к вишневому пирогу, только-только вытащенному из духовки. Ломти оказались такими здоровенными, такими сладкими, что задница едва не слипалась от сахара. «Святые» стали крупнейшим дилером в этой части штата — а Лесли, как глава самой опасной банды на много миль окрест, имела доход не только от своего бизнеса, но и с дельцов поменьше: оружейников, готовых подогнать стволы в соответствии с последним словом техники, сутенеров, любезно предлагающих развлечения на любой вкус, и прочей шушеры с нечистыми руками. Поскольку в список многочисленных Леслиных пороков никогда не входила жадность, она поделилась щедро, разрезав пирог на три одинаковых краюшки. Одну оставила себе, вторую — отдала Тельме, а третью — Джонни, хотя тот скромно признался, что с детских лет мечтал исключительно о том, чтобы на сдачу из «Веснушчатых сучек» покупать по паре швейцарских часов, не больше и не меньше.
Гроза, предвестница скорых холодов, по-прежнему роптала над городом, озаряя сизый сумрак ночи; виски, ром и портвейн лились рекой. Джаз сменился блюзом, и под его томные звуки звенели фишки и шелестели карты — сокровища, принесенные Джонни в серебряном чемоданчике. Тельма, по обыкновению, выиграла: то ли из-за смекалки, отточенной за годы работы с цифрами, то ли из-за умения в любых ситуациях сохранять беспристрастное выражение лица. Джонни видел, как она с точно таким же лицом стреляла людям в голову, читала книги и шутила за ужином. Очередная победа ее не слишком обрадовала. Джонни не мог с уверенностью рассказать, разглядел он в полумраке грустный блеск глаз или обманулся бликами на очках, но когда они подошли к бильярдному столу и застучали шарами, она осталась в стороне, рассеянно глядя на мелькание киев и терзая длинную ножку бокала.
— Знаешь, для человека, только что собравшего флаш-рояль, — сказал он, мастерски загоняя шар в лузу, — у тебя слишком безрадостный вид. Ну, выкладывай, детка, с кем ты там успела подраться?
— Да какая разница. Пустяки.
Лесли к тому моменту успела изрядно надраться, затем протрезветь, а потом снова выпить, и теперь коротала время до своей очереди гонять шар, смоля дорогущую сигару, которую подожгла, как сумасшедший миллионер из мультиков, от стодолларовой бумажки. Услышав слова Тельмы, она недобро хмыкнула в ответ.
— Начинается всегда с пустяков, а потом оглянуться не успеешь, как в черепе дырка.
— Деловые разногласия, серьезно тебе говорю, — пожала плечами Тельма, аккуратно поставив бокал на деревянный подстаканник. — Подумаешь, царапина… Заживет за неделю.
— Ну, смотри у меня.
— Так точно, босс. Смотрю.
VII
VII
Пирс Вашингтон не привык сидеть без дела. Его воспитывала предприимчивая, но одинокая бабушка с крошечным пенсионным пособием. Чтобы помочь ей, старушке самых честных правил, Пирс еще в школе овладел всеми навыками, необходимыми мошеннику, а после устроился в крупнейшее казино Стилуотера — и стал самым обаятельным крупье, какого только видел свет. Неизменно галантный с дамами и безупречно вежливый с господами, с помощью нехитрого арсенала — широкой улыбки и ловких рук — он обвел вокруг пальца сотни посетителей, искавших милости фортуны за рулеткой или покерным столом. На вырученные средства Пирс устроил бабушку в дом престарелых. Столь похвальное человеколюбие, впрочем, не было ни единственным, ни главным мотивом. Оазис роскошной жизни, к которой он привык с первых же заработков, подпитывался денежными потоками в тысячи долларов. Доллары могли дать всё: лучшее вино, лучшую дурь, лучших женщин. Но поскольку отмывал свои нечистые денежки Пирс без умения и толку, через пару лет они утекли сквозь пальцы, оставив его с прощальным призом — преуютной камерой на пять человек и куцым тюремным двориком за высокой решеткой.
Покручинившись полтора дня и ни минутой больше, он решил не опускать руки. Быстро смекнув, что заключенным и тюремщикам хватает хлеба, но маловато зрелищ, Пирс заручился поддержкой коменданта и надоумил того создать в подвале бойцовский клуб, чтобы на его арене стравливать отбывающих срок преступников — воров, мошенников и убийц со всего Мичигана: в общем, соль земли. Идея разогнала застоявшуюся кровь местных обитателей, а в Пирсов карман уже не рекой, но неиссякающим ручейком потекли денежки.
Жизнь и после тюрьмы не давала ему передохнуть. Стоило Пирсу выйти на свободу, как на пороге его дома, разминувшись с офицером-кураторшей, появились Джонни Гэт и Лесли Купер. Связавшись с ними, Пирс из обаятельного шулера превратился в профессионального наркоторговца. Следующие три года он с таким упорством вспахивал эту ниву, сея героин и пожиная зелень, что редкие минуты безделья казались изощренной пыткой. Босс всегда находила ему занятие — но сегодня она умотала в бар и закатила пир в обществе близких друзей, оставив лейтенантов за бортом.
Закрытое на ночь, «Чистилище» пустовало. Все святоши разбежались кто куда — праздновать победу и отгуливать премиальные. Пирс, к счастью, знал верный способ поднять себе настроение. Купив в ближайшем магазине полкило винограда и бутылку самого дорогого виски, он сделал круг по району, посасывая горьковатую амброзию прямо из горла, и вернулся в клуб через главный вход, как обыкновенный посетитель. Он надеялся выдуть бутылку до дна, посмотреть на большом экране какое-нибудь порно и завалиться спать прямо на кожаном диване в кабинете босса — в общем, ни в чем себе не отказывать.
Планам не суждено было исполниться. Спустившись из холла в зал, Пирс обнаружил, что в клубе он не один.
Шонди сидела на лакированной спинке фортепиано, изучая свое отражение в пудренице. Лунный свет, плещущий в окно за ее плечом сквозь нагромождение крыш и мусорных баков, смешивался с приглушенной лиловой дымкой от ламп, вмонтированных в пол, и в этом освещении Шонди с копной отросших дредов напоминала призадумавшуюся медузу горгону. Пирс не обрадовался такой компании, но дать задний ход не успел: девушка заметила его раньше. Она хмыкнула себе под нос, разочарованная появлением нежданного гостя, однако взгляд ее все же не обратил Пирса в камень.
— Ну, проходи уж, раз пришел. Чего в дверях торчишь.
Шонди захлопнула пудреницу и запрокинула голову, затылком прижавшись к стене. На щеке у нее расплылся синяк, похожий на чернильную кляксу.
— Красава, — резюмировал Пирс, чувствуя себя на редкость глупо с бутылкой виски в одной руке и упаковкой «дамских пальчиков» в другой. С такой поклажей он смахивал на кавалера, пришедшего в гости к весьма нетребовательной даме. — С кем поцапалась?
Разместив зад на бархатном стуле, предназначенном для музыканта, он откинул крышку фортепиано и наугад нажал несколько клавиш. Хрустальные рассыпчатые звуки потонули в тишине: Шонди не отвечала. Пирс сыграл еще гамму-другую и молча подвинул к девушке виноград. Потом подумал — и взмахнул поднятым с пола виски, будто белым флагом. Отношения второго и третьего лейтенантов «Святых» оставляли желать лучшего, тем более что босс часто подливала масло в огонь их затихающей ссоры, но сегодня была ночь большого празднества, и Пирсу хотелось на время зарыть топор войны. Шонди то ли не разделяла его желания, то ли не искала утешения на дне бутылки. Она помотала головой, помедлила — и достала из кармана самокрутку. Чиркнула зажигалка; повеяло сладким туманом марихуаны.
— Я заехала нашей китайской принцессе по лицу, — призналась Шонди после двух глубоких затяжек. — А она в долгу не осталась. Деловые… разногласия.
Пирс взял низкий, похоронный аккорд. Он ничего не смыслил в классической музыке, но, как всякий хороший мошенник, легко надевал любую маску: хоть бродяги, хоть короля, хоть пианиста.
— Ну спасибо, — усмехнулась Шонди. — Утешил. И без тебя знаю, что мне влетит. А у босса рука тяжелая.
— Прямо-таки свинцовая у босса рука, — подтвердил Пирс. — Знаю. Ну ты даешь, Лампочка… Чем тебе Тельма не угодила, скажи на милость?
— Если бы тебе раздавали приказы боссовы шестерки — ты тоже был бы не в восторге. Видите ли, мисс Янг не по душе залежи метамфетамина в её «Чистилище». Три долбаных года я хранила тут товар, а теперь выметайся вон, Шонди, и дружков своих прихвати… — Шонди сделала еще одну длинную затяжку и потянулась к винограду. — Раньше это место нравилось мне больше.
— Ты ничего не путаешь? Та вонючная кротовая нора с чарующим ароматом мочи и клопомора?
— Лучше клопомор, чем это.
Пирс обернулся и обвел помещение взглядом. За последние несколько месяцев «Чистилище» из места, дававшего крышу над головой преступникам всем сортов, превратилось в один из самых дорогих клубов города. Строители еще не закончили ремонт, повсюду громоздились друг на друга не пошедшие в дело балки и куски разбитой плитки, но статуя святой всех святых уже обзавелась новой мордашкой, парой крыльев и «Вдовами» в обеих руках, а от прежней бедняцкой обстановки не осталось и следа. Не пройдет и нескольких недель, как музыканты сыграют первую пару хитов прямо под офисом Лесли Купер. В отличие от Шонди, Пирсу нравилась мысль о том, что все тропки преступного мира будут вести не в сарай на окраине цивилизации, а в престижное заведение с лучшими барменами, дорогими напитками и нежнейшими цыпочками. Он жил ради роскоши — Шонди от роскоши бежала.
— И из-за такой ерунды вы понаставили друг другу синячищ?
— Возможно, — нехотя сказала Шонди, — я послала ее в жопу.
— Готов поспорить, что к этому посылу ты добавила еще пару ласковых. Ты у нас девочка с хорошим образованием — словарный запас богатый, нашему не чета.
— Отвянь, Вашингтон, а. Не плюй в душу. У меня и для тебя пара ласковых найдется.
Каждый раз, когда в разговоре возникала неловкая пауза, Пирс делал глоток. Пауз было так много, что теперь он не мог сказать наверняка, наполовину пуста или наполовину полна его бутылка, а значит, не мог причислить себя ни к пессимистам, ни к оптимистам — только к пьяницам. Все сорок лет выдержки горчили на языке, оправдывая каждый доллар из трех потраченных тысяч.
— Не передумала? Скоро кончится. Я не каждый день такой щедрый.
— Не пью, сказала же.
— Точно, — прищурился Пирс, наблюдая, как Шонди бесцеремонно втирает окурок в крышку фортепиано. — Для здоровья вредно. Ну, а я подниму бокал… бутылку… за нас! За двух лучших лейтенантов, каких только видел преступный мир.
— Ага, лучших. Поэтому мы здесь с тобой штаны протираем, пока босс кутит с Гэтом и своей маленькой подружкой. Заслужили.
— Всем известно, что у босса стоит на азиатов с плохим зрением, — хмыкнул Пирс, с опаской оглядываясь по сторонам: даже у стен есть уши, а за неосторожные шуточки в адрес Лесли Купер можно схлопотать по яйцам. — Никто не обещал тебе за работу золотую звездочку и поцелуй в лобик. Есть такие люди, Лампочка. Хоть годами задницу ради них рви, спасибо не скажут. Я когда впервые ее увидел на ринге, подумал — ну, вконец отмороженная девица, из тех, кому нечего терять. И знаешь… это был первый раз, когда чутье меня подвело.
— И последний. Ты забыл добавить для красного словца. «Первый и последний».
— Я пьяный и поэтому честный. Цени.
— Иногда я не знаю, какого хера вообще здесь делаю, — буркнула Шонди, разглядывая потолок. — А ты, Пирс? Хочешь сказать, не ради мамочкиного поцелуя задницу под пули подставляешь?
Пирс изумленно икнул.
— Э-эй, притормози, Лампуля. Я пьяный, но еще не в жопу.
Выпущенный из тюрьмы за прилежное поведение, Пирс вернулся к разбитому корыту: однокомнатной хибаре, пропахшей духами покойной бабули, и отощавшему запасу зелени, хранившемуся в шкатулке из-под ее украшений. Молодая решительная кураторша зорко следила за каждым его шагом, намеренная воспитать в бывшем преступнике добродетель. В душе Пирса, однако, добродетели приживались не лучше, чем незабудки в пустыне. Честная жизнь оказалась преснее жижи-овсянки, подаваемой в тюрьме. Тем не менее, на первое предложение вступить в банду Пирс ответил отказом. На второе — кое-как отбрехался. У «Святых с Третьей улицы» была плохая репутация. Пару лет назад газеты трубили об их печальном конце. За Лесли Купер тянулся шлейф некрасивых сплетен: по слухам, она разве что младенцев на завтрак не ела. Пирс помог ей провернуть несколько афер и набить деньгами карманы, а заодно обогатился сам, но он не хотел закончить жизнь в канаве или загреметь за решетку на ближайшие полвека. Те, кто мечтал о большем куше, чаще вместо золота получали несколько граммов свинца прямо в лоб.
Передумал он лишь на третий раз, когда явился в «Чистилище» за своей долей и застал Купер с большим тесаком в руке, заляпанным красным. Ее китайская принцесса, одетая в драные джинсы, по-турецки сидела на продавленном матрасе и ела пиццу-маргариту, гигантскую, словно покрышка джипа-внедорожника. Босс «Святых» хлопнула Пирса по плечу, пригласила его к импровизированному столу и отрезала треугольник измазанным в томатной пасте ножом. Хорошо, сказала она, быть мафиози. Конечно, враги мечтают изрешетить твою башку, а копы метают дротики в твои фотографии.
Но, по крайней мере, никогда не запаздывает пицца.
Так Пирс, сидя между Лесли и Тельмой на матрасе, впивавшемся пружиной в ягодицу, сожрал половину маргариты и принял предложение.
— Шонди… Ты слышала шум?
— Ничего я не слышала.
— Наверху. В кабинете босса. Я пойду… позырю, что ли.
— Слушай, если ты хочешь стащить из ее шкафа еще одну бутылку бухла, можешь не оправдываться. Валяй. Я тебя не сдам.
Мир вертелся, словно детская карусель в центральном парке. Каждый шаг давался с трудом. Пирс поклялся впредь не пить, не принимать веществ сильнее сиропа от кашля и не заводить сомнительных знакомств. Лестница к офису босса была крута и высока; преодолевая ступеньку за ступенькой, он припоминал очередное обещание, данное своему прелестному куратору — офицеру по имени Стефани Смит, а когда перечень обещаний подошел к концу, сочинил несколько новых. Мисс Смит, наученная горьким опытом, не поверила бы ни единому слову, но в тот момент Пирс был совершенно искренен и непогрешим в своих намерениях. Наконец он сделал последний рывок и оказался на лестничной площадке. За стеклянными дверьми в кабинете Лесли светилось окошко ноутбука. На стене маячила чья-то тень.
По ночам кабинет босса окутывала невидимая паутина сигнализации, надежная, как в Пентагоне. Право находиться внутри имели лишь несколько человек, и все они этой ночью кутили в «Глупой медузе». Кто-то удачно подгадал момент, когда ноутбук, в котором надежно были похоронены бесчисленные секреты «Святых», оказался без присмотра, и отключил систему охраны. Приняв на грудь бурбона, Пирс уже не мог полагаться на трезвость своих суждений, но подозрения в его голову закрались самые нехорошие. Сведения с жесткого диска были лакомым кусочком и для полиции, и для конкурентов, но на сей раз руки к ним потянули, похоже, свои: иначе давно бы уже опустились решетки и выла сирена.
Пирс оглянулся и движением руки подозвал Шонди, лениво бросавшую в рот виноградины.
В отличие от него, она преодолела пролет во мгновение ока, почти не оставляя следов на строительной пыли. Взведенный курок в свете луны блеснул, точно ртуть. Оттеснив Пирса плечом, Шонди выглянула из-за угла, а потом обернулась и на пальцах отсчитала секунды, молча сигнализируя: на счет три — вперед.
VIII
VIII
Когда Джонни работал под началом Джулиуса, ему казалось, что уличный разбой — веселая забава, вроде игры с пиньятой, которую дети на чьем-то дне рождения изо всех сил молотят палкой в надежде получить сладости — только из клиентов вместо конфет и марципана сыпались наличные, перекочевывавшие к нему в карман и вскоре стремительно его покидавшие. Джонни не вел счет деньгам и уж конечно не задумывался о том, что нечестным путем нажитые сбережения нужно очищать от налипшей грязи. По правде говоря, у него вовсе не было сбережений: как все «святые», он жил сегодняшним днем. Только благодаря Тельме у них появились «завтра», «послезавтра», «конец квартала». Она решительно принялась наводить в финансах порядок и постепенно из мусора и хлама создала нехитрый, но действенный механизм того, что Джонни называл отмыванием бабла, а она — легализацией доходов. Нередко Джонни заставал ее в одиночестве на втором этаже «Чистилища», часто за полночь: Тельма или разбирала заваленный бумагами стол, или чертила затейливые графики; или складывала из ненужных документов фигурки журавлей (под конец месяца всю стаю сгребали в мусорное ведро, освобождая место для новой). Усталость рисовала у нее под глазами полумесяцы синих теней. Неизменно дымился на подоконнике зеленый чай. Именно там, в этом бухгалтерском гнезде, понемногу росла и крепла будущая финансовая империя Лесли Купер.
Не будь они близкими и давними подругами, Джонни бы до сих пор терялся в догадках, какими ветрами девушку вроде Тельмы занесло в компанию отпетых негодяев и головорезов. Сами они этого не разумели точно: для большинства любой мало-мальски образованный человек был белой вороной, которую надлежит ощипать, закинуть в суп и сожрать с потрохами.
Джонни знал, что Тельма может постоять за себя. Но ему хотелось, чтобы ее перышки оставались белыми.
— Если тебе нужна помощь, я с удовольствием дам нужным людям в морду, — великодушно предложил он, бесцеремонно выуживая двумя пальцами коктейльную вишню со дна бокала. — Только имена назови. Уладим твои «разногласия», не проблема.
Тельма сжала кий. Он едва не треснул, точно сухая хворостина.
— Нет уж, Джонни! Я выяснила за это время, чего в вашем кругу не любят. Когда много болтают, когда говорят «полицейский» вместо «легавый» или «коп», читают «Нэшнл джеографик», произносят слова вроде «коллаборация»… и да, стучат на своих. Я старалась быть своей.
Лесли поставила полный до краев стакан с виски — когда его только успели наполнить? — на стол, щедро окропив зеленое сукно алкоголем.
— Ты своя. Кто не согласен, идет нахуй, понятно?
Восемь лет назад, вспомнил Джонни, его босс Джулиус Литтл, уже тогда имевший склонность вещать на манер проповедника в отставке, цитировать Библию да лить слезы по былому, привел в церквушку на Третьей улице темнокожую девку, такую молчаливую, что поначалу «святые» считали ее немой. Она с первого дня зарекомендовала себя крепким орешком и за последующие годы не дала слабины ни разу: убивала порой с прохладцей, порой со смехом, не зарывалась, не ныла и, на счастье, была лишена пороков пастора Литтла — говорила на языке улиц, цитировала в лучшем случае спортивных комментаторов и не испытывала жалости даже к своим. Если бы палачи из вражеской банды захватили мистера Гэта в плен, привязали к стулу и жгли раскаленным железом, пытаясь выведать ее изъяны и червоточины, он бы скорее умер в пыточной, чем дал им достойный ответ. У Лесли Купер не было иной ахиллесовой пяты, кроме нежности к миловидной эмигрантке из Китая — чувства оголенного, точно нерв, и мощного, точно цунами. Посему Джонни, становясь свидетелем их редких откровенных разговоров, всякий раз чувствовал неловкость: как если бы бабушка застала его, любимого внука, за просмотром неприличного фильма для взрослых.
— В мое время лилию надо было заслужить, — ухмыльнулся Джонни. — Думаешь, когда босс за шкирку притащил Купер в наш приход и сказал, мол, смотрите, какую пригожую деваху я тут спас намедни, мы сильно радовались?
— Зато я знатно разбила пару ебал, — деловито сказала Лесли. — Сейчас уже не вспомню, чьих.
— Ты лишила Громилу Санчо его любимого золотого зуба, — освежил ее воспоминания Джонни. — Он потом тебя месяц стороной обходил: помимо золотого у него еще и серебряный был в запасе…
— Только если я сейчас тебе врежу, — спросила Тельма, — ты меня ударишь в ответ?
Джонни поскреб затылок.
— Нет.
— Лесли тоже не ударит. Я и говорю. «Своя», как же. Босс… Ты хоть когда-нибудь думала, что из меня получится хорошая бандитка? Честно скажи.
— Детка, ну блядь. Тебе сколько было, когда ты в моей раковине кровь с майки отстирывала, шестнадцать? Аж стремно стало, какая из тебя хорошая бандитка… Завязывай ты цедить свой сок, вот что! Я зафигачу тебе коктейль.
Хлопнув Тельму по плечу с такой силой, что у той едва не хрустнули кости, Лесли направилась к барной стойке и шлепнулась на высокий крутящийся стул. Будто бы наугад выбрав несколько пузатых склянок, она подцепила пустой стакан, движением опытного фокусника наполнила его доверху и не забыла увенчать кружком лимона.
— Залпом давай.
— Это что, текила и содовая?
— Не думай. Пей.
— После вина? Да ты шутишь.
— Не прибедняйся. Ты умеешь пить как сапожник и стрелять как гангстер… Хотя и читаешь «Нэшнл джеографик». До дна пей, я для кого старалась?
Тельма не торопилась исполнить приказ: сев за стойку напротив Лесли, она сделала несколько глотков, взболтала золотой напиток соломинкой и опустила голову на сложенные руки, наблюдая, как пузырьки ползут по стенкам бокала. Разноцветные блики от силуэта медузы, тянущей щупальца к галерее бутылок, отражались в стеклах ее очков.
— Это нечестно, знаешь. Что я сижу тут с вами. Ты в любой момент можешь схлопотать синяк, пулю, нож под ребро. Джонни тоже… А я могу, самое страшное, бумагой порезаться.
Лесли закатила глаза. Ей надоел этот долгий разговор, для которого она была не то слишком пьяна, не то слишком трезва, а может, и то, и другое сразу.
— Джонни, — повернулась она за подмогой, — Цзяо хочет нож под ребро.
— Можно устроить! — оживился тот. Облокотившись на стойку по соседству от Тельмы, он подставил стакан под поток невиданной жидкости, бутыль которой Лесли, решившая сыграть в бармена, только что распечатала. — Мы завтра заключаем сделку с китайской мафией, так что это, добро пожаловать на борт. Я задницей чую, проблем не оберешься. А тебе полезно выбраться на свежий воздух.
— Свежий воздух доков с запахом выхлопов и протухшей селедки? Ну, спасибо за радушное приглашение. Ты, наверное, забыл, но я и так собиралась.
— Я помнил, — признался Джонни, почесав в затылке. — Пока не пошел пятый стакан.
— Слабак, — фыркнула Лесли, — и нудила. Только и слышно из твоего угла весь вечер, что бу-бу-бу.
— Ты вбила себе в голову, что Вонг счастлив будет закусывать лапшичкой три раза в день, пока ты на свои проценты новую яхту покупаешь… и устриц жрешь. — Лесли ловко распотрошила креветку, закинула сладковатое, истекающее соком мясо в рот. — Не сработает это, босс. Дерьмовое дерьмо твой план.
Любой другой «святоша», поделившийся с Купер своим ценным и непрошенным мнением, рисковал получить в награду фингал под глазом — или, быть может, зуб, выбитый из своего не в меру говорливого рта. Другое дело — Джонни, лейтенант, старый кореш; босс выслушала его не моргнув глазом и, как только он замолчал, потянулась за дорогущей, аляповатой зажигалкой от «Зиппо».
— Ты закончил?
— Ты меня знаешь, я всегда рад пристрелить десяток другой-засранцев. Но обычно я не дожидаюсь, пока они подложат нам свинью.
— Обычно ты не кликушествуешь. — Чиркнул кремень. Потянуло травкой, слабо, но сладко. Лесли затянулась, запрокинув голову. — Сколько раз мы ходили на дело, Джонни? Сколько раз мои планы срабатывали, Джонни? А? Молчишь? Так-то.
И, выпустив струйку дыма, она заключила:
— Кончай бздеть, все будет заебок.
На этой славной ноте Мари, их официантка-лисица, вдруг отчего-то замерла на пороге, вздрогнула и громыхнула подносом. Со звоном обрушились на пол бутыли и стаканы. Мгновением позже в зале возникла Шонди, ведущая перед собой пленника в драных джинсах и грязной майке. Уверенным пинком Шонди толкнула его на стеклянное крошево, устилавшее паркет, и к изящным замшевым туфелькам Мари, купленным на щедрые чаевые, заструилась кровь, смешиваясь с виски, вином и пузырящейся газировкой.
— Босс, до тебя не дозвонишься, бля! — буркнула Шонди, наградив пленника еще одним пинком под ребра. — Полюбуйся вот. Поймали в твоем офисе красавицу…
По всхлипам Джонни смекнул, что пленником — пленницей — была девушка. Шонди наклонилась, схватила ее за волосы, заставила запрокинуть голову, лицом к лампе, светящей, как на допросе. Лесли нехорошо хмыкнула. Приглядевшись, Джонни понял, что когда-то знал имя этой девицы, но забыл: подобные малозначительные сведения выветривались из его памяти даже не после пятого, а после третьего стакана. В отличие от босса, Джонни вообще редко давал себе труд запомнить имена шестерок, работавших на банду за скромную плату или лишний косяк. Как младшие карты колоды, шестерки слишком мало значили по сравнению с ним — червовым королем всея «Святых».
— Твоя взяла, босс, — обернулся Джонни к Лесли, расплывшись в улыбке. — Действительно заебок.
С этими словами он перехватил за горло первую попавшуюся бутылку, расколол ее о барную стойку и оценивающе взглянул на стеклянную розочку, оставшуюся в руке. Розочка подходила прекрасно.
Многие гадали, какая тропка привела Джонни в банду и какие мотивы вынудили его остаться. Деньги ему были не нужны, власти он не искал. Работа в «Святых» стоила ему свободы, затем Аиши. Полицейские мечтали изловить его, судьи — приговорить к пяти смертным приговорам кряду. Но что бы ни случалось, какие бы тучи ни сгущались над «Чистилищем» или его собственным домом, Джонни и не думал залегать на дно.
Правда была в том, что ему еще с детства, лет с пяти, очень нравилась игра с пиньятой.